В последнее время дамы нашего двора стали все больше нахваливать мясные ряды «Нового Привоза»: и продавцы там деликатнее, и мясо, и сало наше, украинское, а не из какого-нибудь австралийского кенгуру. И на руках у рубщиков, присмотелись дамы,  классные рукавицы рабочие, а не какой-то там тоненький латекс. Наше всё – лучшее, считали патриотки известного на весь мир рынка.  И сегодня Сара Львовна в сопровождении Моти и Анны Пантелеевны в очередной раз делали базар именно здесь. И как всегда, они с профессиональной требовательностью истинных домохозяек выискивали, у кого получше и подешевле и свинина, и телятина, и даже баранина, интерес к которой, впрочем, был фиктивным. «Тугоплавкие жиры в этой баранине, вредно!» – не раз обхаивала этот сорт мяса наша медицински образованная Анна Пантелеевна.

— Вы слышали? Китай таки хочет дружить с Японией! — восторженно известила Сара Львовна, с балкончика обращаясь фактически ко всему двору. Она даже сняла очки, чтобы лучше видеть, куда она обронила фразу. Но внизу под баконом лежал себе гофрокартон: еще с вечера было сказано Наде – убрать этот одинокий кусок упаковки, но дворник пропустила это указание мимо ушей!

Ядро двора, можно даже сказать — весь цвет — был в сборе. Под каштаном ерзали в шахматы-домино Моня, Вася, Сеня и другие лица. Дамский состав изобиловал Мотей, Анной Пантелеевной, заклопотанной Марьей Ивановной и воодушевленной своими будущими киношными успехами Мадлен. Этот спаянный коллектив был полон энергии, шумно обсуждая что-то свое, девичье.

Полностью отдавшись политическим обсорам, Ты отвернулся от насущных проблем рядовых таки людей. Жара несусветная, меда везде навалено и на базарах, и вдоль сельских улиц и дорог… Но – цена кусается, взгляд отворачивается, и ты едешь себе мирно вперед, на пересечение границы двух славянских государств. И что же там видит невооруженное, так сказать, око пересичного украинца? И слышит, и чувствует одновременно? Да явное, неприкрытое, агрессивное, ядовитое покушение на здоровье, а для избранных аллергиков – и на их катастрофически, анафилактически, летально-клинически драгоценную жизнь!

Двор стоял на ушах. Муж Доры неожиданно получил приглашение на тусовку строителей (а он-таки строитель), но не куда-нибудь в задрипанный регион, а в саму столицу. И конверт-приглашение не откуда-то там типа свежеиспеченной гильдии штукатуров и маляров. А из самого министерства, да еще по технадзору, ответственнейшему, даже на взгляд непрофессионала, разделу строительного дела. Хотя, между нами, именно к нему Арнольд Петрович имеет точно такое же отношение, как, допустим, наш Сеня к министерству культуры. Или как вязаные шапки – к профилактике дизентерии.

Анька таки будет поступать в медун: этого, говорит она, дико хочет ее мама. Медуном же у нас уже давно называют мединститут, ставший медуниверситетом. Но Анькины познания, например, в биологии, химии и прочих нужных будущему доктору науках оставляют желать лучшего. И доброхотка Анна Пантелеевна носится с этой идеей, навязанной амбициозной мамашей, поручившей соседке контроль за будущим медиком. И вот бедная девочка зубрит биологию, и особенно раздел анатомии, а медицински просвещенная в глазах соседок и сейчас очень озабоченная дама печется об ее успехах.

В нашем интеллигентном дворе крики. С улицы их заглушает шум трамвая, а с внутренней стороны — слушай себе, сколько влезет! Отчетливо слышно с любой позиции любой квартиры, можно даже не высовываться, чтобы не примкнуть к какой-либо из сторон. А потом каяться, что не туда притулился: никогда нельзя знать заранее, на чьей стороне будет Сара Львовна… Так что лучше поучаствовать в запасных и выскочить под занавес с возгласом: я так и знала!

Но на этот раз Сара Львовна на экране отсутствовала. Что было странно таки. И крики, которые владельцы машин сдабривали общеупотребительными для современной литературы словцами, за которые в прошлом тысячелетии папы выдергивали собственным отпрыскам остатки обезьяньего хвоста оттуда, где ноги растут, — эти смачные фразы продолжали резать воздух.

Наша  Марья Ивановна во дворе не чета никому. Она — многовнуковая бабушка.

— Ну и что, — говорит Сара Львовна  Пальмире Ивановне, когда та начинает пересчитывать соседкино потомство. — Вы видели, чтобы она когда-нибудь как человек посидела с нами? Вечно стонет, что детские площадки в других дворах есть, а у нас нет. Или срывается и бежит в свою коптильню, весь двор пропитался ее биточками из тюльки! Ничто уже его отсюда не выдворит, — вздыхала любительница иных ароматов. — Вот когда она печет пирожки по Фениному рецепту, это я еще понимаю…

Сара Львовна действительно понимала пирожки Марьи Ивановны. Они как нельзя кстати приходились ей к чаю, и ее дрессированный нос всякий раз чутко улавливал момент, когда можно было окликнуть для неотложного разговора хлопотливую и щедрую соседку.

Пальмира Ивановна тащила через двор — на выход — тележку с товаром. На базар. Очень ей этого не хотелось: ни свет ни заря. Но — надо. Пенсии хватает на коммунальные расходы да на зубную пасту. Ну не на сами зубы, конечно же! Это по нынешним временам большая роскошь. Легче обеспечить себя так называемой «продовольственной корзиной», неким виртуальным эрзацем нормальных продуктов с Привоза или, по крайней мере, из супермаркета, где иногда и дешевле и кошелек целее. Зря, что ли наши предприниматели совершают эти постоянные туры в Китай? Так вот, легче прокормиться, чем обеспечить свою старость нормальными зубами, то есть способными прожевать какой-никакой пенсионерский корм.

Мотя, однако, не такая уж ханжа, чтобы сказать Саре Львовне, будто сделанная за царя Тымка её мягкая мебель соответствует современному представлению о таковой. Хотя та всякий раз надрывает её откровенную душу: правда же,  это креслице еще ничего, правда?! Функционально – таки да, но с эстетической точки зрения… Тут Мотя с облегчением вздохнула – не всё ли равно, сидя в каком кресле читать, лишь бы чтиво было интересным!

Конечно же, ведение дневника – дело личное.

Сара Львовна торчала на балконе где-то уже с полчаса. Мелодия улицы, органичная ее тренированному слуху, баюкала душу, размягченную телефонной беседой с племянником, который только что приехал из Киева в свой загородный деревянный дом.

Дама рассеянно взирала вокруг, но взгляду не на чем было остановиться! Однако же каждому с древних времен известно, что человек, стоящий на цыпочках, долго стоять не может. И хотя наша почтенная дама надежно упиралась в древность балконного пола, утомляемость ее нижних конечностей таки можно было приравнять и к позе «на цыпочках». Поэтому Сара Львовна присела на стульчик.